Сегодня многие говорят о крахе либерализма, коллапсе либеральной цивилизации, провал глобального либерального проекта очевиден.
Это выражается и в явной несостоятельности американских претензий на мировую гегемонию, и в выходе из-под американского контроля процессов в исламском мире, и в неумолимо надвигающейся новой волне финансового кризиса, и в наметившемся распаде Евросоюза, и в том числе в резком спаде оппозиционной активности в России.
Либерализм гибнет на наших глазах, погружаясь в сумеречное состояние. Это уже не та идеология, которая еще совсем недавно была способна вдохновить миллионы жителей земли. Сегодня быть «либералом» неприлично — подобно тому, как марксизм начал быстро выходить из моды в интеллектуальных кругах Европы после публикации серии критических книг Солженицына. Судьба либерализма складывается печально, конечно, по иной логике — преступления либеральных режимов и издержки «строителей демократии» пока не задокументированы в книге или в серии книг. Мы видим это вокруг себя — в тысячах информационных сообщений, в новостных заголовках, в биржевых сводках, в образах, транслируемых ТВ из различных уголков мира. Сомнений нет — это агония. Время либерализма сочтено, измерено.
Принцип «свободы от...»
Сейчас самое время задаться вопросом: каковы причины кризиса либерализма? Бросается в глаза, что этот кризис разразился как раз в тот самый момент, когда либеральная идеология одержала победу над своими главными противниками — фашизмом и коммунизмом. Конец ХХ века ознаменовался именно триумфом либерализма, когда он одержал верх одновременно на всех фронтах: в геополитической плоскости установилась однополярность, при полной и единоличной доминации США; в экономике рынок в планетарном масштабе полностью вытеснил социалистические модели общества; индивидуализм и идеология «прав человека» одержали верх над любыми апелляциями к коллективной идентичности и солидарности, национальной, социальной, религиозной, классовой или какой-то еще. Выходит, что кризис настигает либералов в тот самый момент, когда они отпраздновали свою полную и совершенную победу над историческими врагами. Это парадокс, но такими парадоксами полна история.
Либерализм справился со своими оппонентами, но не смог справиться с самим собой. Когда он выступал за свободу, причем понимая под свободой политический строй либеральной демократии, в корне отличающейся от разных типов тоталитаризма (как фашистского, так и советского), это было для многих привлекательно. По сравнению с закрытыми обществами, эта свобода выглядела конкретно, содержательно и притягательно. Но когда формальные враги либералов пали и его принципы стали доминировать в глобальном масштабе (а это и есть глобализация), все почти мгновенно изменилось. Да, либералы давали свободу в сравнении с тоталитарными режимами, и это было доказательно и наглядно. Но получив свободу, общества оказались перед проблемами: на что эту свободу можно употребить? Каково ее содержание? Кто устанавливает ее границы? Свобода от чего, было понятно, но свобода для чего? Эти вопросы остались открытыми.
Чтобы по-настоящему восторжествовать и овладеть умами человечества, либералы должны были дать положительный ответ на эти принципиальные вопросы: не тот ответ, который они давали в ходе прежних этапов идеологической борьбы, когда вся суть состояла в процессе освобождения, когда свобода была самодостаточным принципом, когда речь шла о противостоянии конкретной и ощутимой несвободе — диктатуре, тоталитаризму, деспотии, тирании.
Но вот власть тиранов пала. Либеральные режимы и нормы стали универсальным эталоном. Подавляющее большинство жителей земли живет в условиях либеральной демократии, свободного рынка, юридической системы, признающей законодательно права человека, парламентской модели правления и разделения властей в согласии с Конституцией. Границы между государствами стираются. Перемещение по планете становится все более и более простым. Программу-минимум либерализма следует признать осуществленной в планетарном масштабе. Свобода есть. Но что это такое? Что с ней делать? К чему применить? Как использовать? И где мера свободы? Достаточно ли нам той, которая есть, или нам нужно что-то еще?
Вот здесь у либерализма произошел сбой
Дело в том, что либерализм является идеологией, которая полностью исчерпывается принципом «свободы от». Она хорошо знает, от чего стремится освободить индивидуума. Ответ прост: от любых форм коллективной идентичности. В основе либерализма лежит философский индивидуализм, в котором вся реальность сводится к «единственному и его собственности» (как у М. Штирнера). Нормативным субъектом либерализма является индивидуум сам по себе, без каких-либо отсылок или связей с иными субъектами (которые заведомо лишь ограничили бы его свободу). А нормативным объектом — тот объем частной собственности, которую индивидуум способен приобрести, удерживать, охранять и приумножать. И также в отрыве от каких-то иных предположительных совладельцев. «Я — это только я». «Мое — это только мое». Таковы философские основания либерализма.
Пока эта программа противопоставляется фашизму и коммунизму, она обладает достаточной силой притяжения.
В этатистском, националистическом, а тем более расистском обществе индивидуум неотделим от нации, от расы, превращается в песчинку больших потоков, не имеющую для целого особого значения. А если индивидуум принадлежит еще и к меньшинству, то его судьба и вовсе трагична. На этом фоне лозунг «индивидуум имеет значение сам по себе» не только привлекателен, но подчас и спасителен. Так либералы выигрывают у националистов — не только в войне армий, но и в войне идей. Индивидуальный субъект стремится освободиться из-под гнета национального коллектива, и это легитимно и оправданно. «Единственный» хочет утвердить себя. И делает это, выбирая либерализм.
При социализме коллективизации подвергается еще и собственность, передаваемая в общее владение — государственное или групповое, не имеет значения. Индивидуум растворяется в классе, в его, как сказал Маяковский, «миллионопалой руке». Социализм отбирает и частную собственность, помещая субъекта в прямую зависимость от социума, лишая его приватности во всех смыслах. Когда либералы протестовали против этого, они вступали в резонанс с индивидуумами, уставшими от социализма и жаждущими приватности, собственности, самих себя. И снова это вполне можно понять, и в таком сопоставлении либеральный проект выглядит вполне обоснованно и привлекательно.
Одним словом, либерализм как свобода от фашизма, национализма, расизма и социализма — идеология вполне достаточная, содержательная и способная зажигать на борьбу и вызывать как минимум стремление поддержать те общества, где такая либеральная модель уже победила.
Шесть ударов
Но все радикальным образом меняется в тот момент, когда либерализм одерживает победу. Теперь свободу можно сравнить только с самой свободой. И либерализм призван дать ответ, чему служила в конечном итоге вся предшествующая драматическая история освобождения? И вот здесь обнаруживается самое главное: либерализм на этот вопрос дать ответ не может ни при каких обстоятельствах. Не потому, что он его не знает, а потому что этого ответа не существует. Либерализм — это последовательная идеология, ратующая за многоуровневое освобождение индивидуума от конкретных ограничений, лимитов, пределов. Когда их больше нет, остается только сам процесс, лишенный всякого содержания. Освобождение ради освобождения, все большего и большего, от всего, чего попало, лишь бы не тормозилось действие — как они говорят, show must go on.
Здесь мы подходим вплотную к такому явлению, как либеральный нигилизм. После того как либерализм одерживает верх над своими прямыми противниками, то есть теми идеологиями, которые настаивали на нормативности коллективной идентичности — национальной, классовой, социальной, расовой и т.д., он вынужден продолжать «чистку» и освобождать индивидуума от всех остатков «коллективности», которые еще смогли сохраниться в нем по инерции. Но это уже удар по себе.
Первый удар наносится по государству. И хотя буржуазное национальное государство (как правило, с демократическим парламентским укладом) было когда-то главным политическим инструментом либеральной буржуазии, сражавшейся против сословного общества и священных империй, сегодня оно лишь сдерживает либеральные процессы, связывая индивидуумов и политически (национальные рамки), и экономически (для либералов любой налог, отличный от нулевого, уже есть «посягательство на частную собственность» и «экспроприация»). Отсюда рождается либеральный план перехода от государства к гражданскому обществу. На первом этапе это гражданское общество строится внутри государства, а затем перерастает его границы и становится глобальным, а государства отмирают. Поэтому либерализм неразрывно связан с глобализацией. Любой последовательный и логически законченный либерализм есть движение к конечной десуверенизации государства и его упразднению. Гражданское общество строится вместо национального государства. И снова «свобода от». На сей раз от государства. Это не случайное совпадение — это железная логика либерализма: государство должно исчезнуть. Свобода от государства есть ось современных сетевых процессов, технологий и НПО. Отсюда же и акцент на «правах человека». Под «человеком» здесь понимается индивидуум в отрыве от какой бы то ни было коллективной идентичности, в первую очередь от государственности. Поэтому «правами человека» занимаются международные транснациональные инстанции. «Права человека» есть стратегия подрыва государственного суверенитета. Именно это и происходит в мире победившего либерализма. Но если объяснить это столь же ясно и открыто, то совершенно очевидно, большинство человечества откажется от такого проекта, отвергнет глобализацию, не согласится добровольно отказаться от государств. А либерализм, в свою очередь, не может не настаивать на своем: у него на повестке дня именно слом суверенитетов. И он не может, сохраняя идеологическую стройность и последовательность, не идти в этом направлении. Глобальное управление вместо суверенных правительств. Governance вместо governments. Так, врагами победившего либерализма становятся государства как таковые — в том числе и демократические. Раз они все еще государства, а не гражданские «открытые общества», то демократии в них явно недостаточно.
Второй удар наносится по гендерной принадлежности и институту семьи, на ней основанной. Раз либерализм имеет дело только с индивидуумом, то пол как еще одна форма коллективной идентичности также подлежит упразднению. Свобода от пола, от его «диктатуры» и предопределенности превращается из несущественной детали в острие социальной и политической стратегии. Отсюда тематика защиты прав сексуальных меньшинств. Это не случайность, это суть идеологической программы либерализма. Либерализм должен освободить индивидуума от пола. Пол становится делом свободного выбора, игрой, социально приобретенным статусом. Поэтому каждый должен иметь возможность его выбрать, поменять или вернуть снова — и так бесчисленное количество раз. Отсюда условность семьи, усыновление детей однополыми родителями или регистрация браков из более чем двух персон. Либеральная программа не будет реализована, пока пол не окажется упраздненным. Ясно, что в нашем мире такая повестка дня, хотя и логичная для либералов, найдет слишком много противников: едва ли до этого дозрело большинство человечества и вряд ли институт семьи готов полностью испариться, уступив место клонам и суррогатам.
Третий удар наносится по самому человеку. Ведь человек как вид есть форма коллективной идентичности. Индивидуум является человеком никогда не в одиночку, но всегда разделяя это с другими индивидуумами. А значит, он не свободен. А значит, «человек есть нечто, что следует преодолеть», подходим мы к либеральному толкованию формулы Ф. Ницше. Но если Ницше предлагал преодолеть человека вверх, через Сверхчеловека, то современные либералы преодолевают его в ином, неопределенном направлении — в пользу постчеловека, трансгуманизма. Все начинается с того, что новые изобретения в области техники, биологии, механики, химии, вычислительной техники, генной инженерии, по мнению «прогрессивных ученых», позволяют улучшить человеческие функции, в частности, спасти безнадежно больных, калек, пострадавших или избежать гарантированного недуга у зародыша. Так, под предлогом гуманизма в человека внедряется нечто нечеловеческое, объем чего будет постепенно возрастать. Hard disc позволяет увеличить память. Приборы ночного видения, вживленные в хрусталик глаза, помогут видеть ночью так же ясно, как и днем (и даже сквозь стены). Человек сможет прыгать выше, бегать быстрее, жить дольше и, наконец, летать. Но это уже будет кто-то иной, нежели человек. Индивидуум, освобожденный от всех границ и сконструированный заново. Внедрение этих научных проектов в жизнь — дело ближайшего времени. И этот процесс никто не остановит, так как в его основе лежит либеральная идея — свобода от. На сей раз — от самого человека.
Четвертый удар целит в конкретную рыночную экономику и ее фундаментал, выражающийся в балансе спроса и предложения. Цены на фондовых рынках меняются трендами. Финансовые механизмы и объемы средств, вращающиеся в глобальных рынках в полном отрыве от производства реальных товаров и услуг, превосходят многократно реальный сектор всех экономик мира. Новая экономика, связанная исключительно с третичным сектором и в основном с финансами, упраздняет значение как сельского хозяйства, так и промышленности. Страны «Богатого Севера» превращаются в зоны оказания услуг, в первую очередь финансовых, делая из промышленности, товаров, вещей — условность, а цены ставя в зависимость не от качества продукта или соотношения спроса/ предложения, а от масштаба рекламных компаний и биржевых стратегий. В конечном итоге весь мир начинает потреблять не вещи, но имиджи, символы, знаки. Либерализм освобождает деньги от товаров, а товары от их материального присутствия. Все сводится к коду, к набору цифр. Экономика отрывается от своей материальности, от своей физики и превращается в модерируемую мировой финансовой олигархией спекулятивную игру, где самостоятельные роли производителя и потребителя утрачивают какое бы то ни было значение. Деньги живут своей собственной жизнью и по своим законам. Этот катастрофический разрыв между мировыми финансами и реальным сектором является причиной неизбежного обрушения всей мировой экономики в ближайшем будущем. Но и этого либералы предотвратить не в силах: нынешнее положение дел есть прямой результат их успешной экономической стратегии, закономерно ведущей мир к гибели.
Пятый удар победивший либерализм наносит по реальности. Реальность ограничивает индивидуума. Значит, необходимо освободить его от реальности, погрузив в управляемый модерируемый сон. Это и есть виртуальность, онлайн бытие, постепенно затягивающее в себя все больший процент человечества. В реальном мире всегда есть границы и преграды, их нет в мире компьютерных коммуникаций, игр, сетей.
Шестой удар либерализм наносит по языку. Вначале всеобщим языком становится английский, как язык ядра либеральной цивилизации. Затем он сменяется машинным языком, представляющим набор схематических жестов и протоколов. И наконец, каждый индивидуум получит возможность создать свой собственный язык, на котором он сможет беспрепятственно выражать любые состояния и оттенки чувств. Либерализм не выполнит своей программы, если не уничтожит классические языки мира, не освободит индивидуумов от необходимости оперировать с чьей-то, но не своей собственностью.
Все эти удары либерализм наносит одновременно. При этом отныне он не противодействует какой-то иной идеологии, но реализует свою программу свободно и беспрепятственно.
Однако легко заметить, что тем самым он бьет по своей собственной основе. Не имея никаких позитивных целей по определению, либерализм предлагает только одно: освобождаться все больше и больше, освобождаться от всего, от чего только можно, от всего неиндивидуального, коллективного, ограничивающего, а затем, в конечном счете, и от самого индивидуального. Так, на последнем горизонте побеждающего либерализма мы различаем только фигуру философского ничто. Бесполый виртуальный индивидуум, говорящий на никому не понятном языке, живущий везде и нигде одновременно, оперирующий с финансовыми кодами доступа к сетям, не имеющий при этом никакого смысла или содержания, которыми можно было бы поделиться с окружающими, — вот к чему мы стремительно движемся в лоне либеральной цивилизации. И снова: речь идет не о карикатуре и не случайности — это падение в ничто гарантировано самой структурой либерализма, а победивший либерализм просто не может двигаться в каком-то ином направлении. Оставшись наедине с самим собой, он, в конце концов, начнет освобождаться и от самого себя. Это своего рода короткое замыкание. Оно-то и происходит на наших глазах.
И последнее. В России либерализм и либеральные сети распространены довольно широко. Они маршируют на оппозиционных шествиях. Они до определенной степени контролируют экономическую политику правительства. Они задают тон в СМИ. Они включают в себя большинство экономической элиты и значительную часть политической. Стало быть, в нынешних условиях они являются носителями именно такого радикального нигилизма, который является последним словом их реформаторских программ. Реализуя эти программы, мы гарантированно теряем суверенитет, государство, семью, пол, экономику, язык, реальность и человечность. От всего этого либералы готовы нас освободить. Это надо четко усвоить. Другого плана у либералов для нас с вами нет.
Совершенно очевидно, подавляющее большинство населения земли такая повестка дня, становящаяся все более прозрачной и угрожающей, явно не устраивает. Не устраивает она и Россию, и российское общество. И здесь закономерно поставить вопрос об альтернативе: если мы отвергнем либерализм и его логику, какую идеологию нам выбрать взамен? На этот очень глубокий и серьезный вопрос я попытаюсь ответить в следующей статье. Это, надеюсь, и станет своего рода идейной программой консервативного фланга нашего общества в новом политическом сезоне.
Пока же было важно показать глубинное измерение и ключевые парадоксы либеральной идеологии. В «Так говорил Заратустра» Ницше есть эпизод, когда Заратустра показывает народу фигуру Сверхчеловека, чтобы возбудить в нем волю к высшему. Но это не производит впечатления, все предпочитают смотреть на ужимки канатного плясуна. Тогда Заратустра использует риторический прием и начинает — от обратного — рассказывать о «последних людях»: «Что есть истина? Говорят последние люди и моргают». Народ слушает внимательно, но и тут Заратустра не достигает своей цели: «Дай нам этих последних людей», — кричит народ. Заратустра хотел их напугать и вызвать отвращение, но народу, наоборот, все очень понравилось. Народ все устроило. Им тоже, видимо, хотелось моргать... Надеюсь, что в отличие от истории с ницшеанским Заратустрой, этот анализ либерализма особых симпатий ни у кого из читателей не вызвал. Хотя как знать…
